Дмитрий Глуховский - Метро 2035
– Основательно.
– Смотри. На Театральной пока все под нашим контролем, так что хочу тебе верить. Но проверю, конечно. Если все исполнил, награда… Орден! – Дитмар ухмыльнулся. – Орден тебе за такое полагается.
Вдруг выскочил из шеренги кто-то им наперерез; охрана метнулась вперед, вскинула «калаши». Но это был маленький кто-то, дурацкий, безобидный: бороденка, очки запотели…
– Простите! Простите! Гражданин офицер… Господин Дитмар… Ради всего святого! Тут ошибка. Меня по ошибке мобилизовали. У меня жена… Наринэ… Вы ведь только что у нас… От нас…
Дитмар вспомнил, встал, отмахнулся от охраны.
– Илья Степанович. А мы тут с вашим знакомым. В чем ошибка?
– НАВОДНИТЬ СТАНЦИЮ УРОДАМИ! ВОТ ЧЕГО ОНИ ХОТЯТ! ОНИ ВЗБЕШЕНЫ! НАШИМ СОПРОТИВЛЕНИЕМ! И ЭТА ОРДА УЖЕ! У НАШИХ! ГРАНИЦ!
– Наринэ моя… У нее схватки начались. После взрывов этих на Театральной… Ее забрали. В роддом. Сказали, в любой момент воды могут… А у нее срок еще… Не подошел, понимаете? Может, на сохранении она бы… У нас такой замечательный роддом! Но если меня призовут… Или что-то случится там… Как же она? Сейчас? С кем? А если роды? Надо ведь быть там… Я должен знать… Кто родится… Мальчик или…
– ИМЕННО ПОЭТОМУ! Я ОБЪЯВЛЯЮ! ВСЕОБЩУЮ! МОБИЛИЗАЦИЮ!
Унтер улыбнулся учителю, положил руку ему на плечо.
– Так сказать, родила царица в ночь… Не то сына… Да, Илья Степанович? Не то дочь.
– Зачем вы… Зачем вы так?
– Ну господи, шутка же. Помню наш разговор. Помню. Давайте пройдемся.
Он сделал знак овчаркам-прапорам, и, приобнимая, повлек Илью Степановича за собой. Артем шагал рядом; мял в кармане конверт. Что там? Конверт был жесткий, что-то в нем лежало… На что это похоже? Не письма, не бумаги… Голова раскалывалась. Завод кончался.
– Вы ведь собрались нам учебник истории писать, да? – говорил Дитмар учителю.
– Господин офицер… А если… Если при родах что-то…
– Вот вы садитесь – и пишите! Сейчас же начинайте! История прямо на ваших глазах делается! – он остановился, снял с Ильи Степановича очечки, подышал в них, протер и водрузил их на место. – У себя в штабе выделю вам уголок. А то убьют еще, правда…
– ЗАЩИТИТЬ ОТ КРАСНОЙ ОРДЫ НЕЙТРАЛЬНУЮ СТАНЦИЮ! ВОТ НАШ ДОЛГ! НАС МОЛИЛИ О ПОМОЩИ! И МЫ ИДЕМ!
– Спасибо. Благодарен. Господин… Дитмар… Но… Позвольте к жене… Сейчас… Поддержать… На ней лица не было… Чтобы знала, что все хорошо… Что вы заступились… И если роды…
– А зачем? – спросил у него Дитмар. – Там-то уже ни вы ничего не измените, ни я. Родится здоровый малыш – хорошо. В роддоме есть, кому поздравить мать от лица Партии.
– Но… Но если вдруг… Тьфу-тьфу-тьфу… Если, не дай бог…
– А если урод… Тише, тише. У нас прекрасный роддом, вы сами сказали. Наркоз. Когда она очнется, все уже будет сделано. А ребеночек даже ничего не почувствует, поверьте. Там же все профессионалы. Тот же самый наркоз, только доза другая. Все гуманно. Чик, и все.
– Конечно… Да, я понимаю… – на Илье Степановиче лица не было. – Это просто так скоро случилось. Схватки ее. Она так волновалась, Наринэ моя… Я думал, еще время будет…
– А еще будет время, Илья Степанович! – стиснул его покрепче унтер. – Еще какое хорошее время будет! Так что в роддоме вам делать нечего. Все. Бумагу и карандаш вам выдадут. Буду за вас держать кулаки! – он подтолкнул ошалевшего учителя к одному из охранников. – Распредели гражданина ко мне.
– НИКТО НЕ ОСТАНОВИТ НАС! КОГДА МЫ ВЫПОЛНЯЕМ! НАШ! СВЯЩЕННЫЙ! ДОЛГ!
– Куда мы идем? – затревожился Артем, когда почти вся станция уже была позади; кончалась она ступенями перехода, у которого стоял караул.
– Ну тебе ведь нужно вручить эту вашу депешу, так? – оглянулся на него Дитмар. – Что там, кстати? Ультиматум? Мольбы? Предложение о разделе Театральной между заинтересованными сторонами?
– Я не знаю, – сказал Артем.
– Орден, а? Стоило бы мне, дураку, догадаться, что именно ты делал в Полисе, сталкер.
– МЫ НИКОГДА НЕ ДАДИМ В ОБИДУ МИРНЫХ ЖИТЕЛЕЙ! МЫ БЕРЕМ ТЕАТРАЛЬНУЮ ПОД СВОЮ ОПЕКУ! МЫ ЗАЩИТИМ ЕЕ ОТ ПОЛЧИЩ УРОДОВ!
– Кто такой Бессолов?
– То есть ты и правда понятия не имеешь, что хочешь вручить фюреру?
– Это не мое дело. Я просто выполняю приказ.
– Ты нравишься мне все больше и больше! Я бы сказал, ты мой идеал, – Дитмар усмехнулся. – Сказано человеку: взорвать переход – взрывает переход. Сказано: вручить конверт черт знает с чем и черт знает от кого – и это сделает. Сказано: сунуть яйца под пресс – и тут нельзя отказать! Больше бы таких, как ты!
– И МЫ ГОТОВЫ ЗАПЛАТИТЬ ЛЮБУЮ ЦЕНУ ЗА ПРАВО НАЗЫВАТЬСЯ ЛЮДЬМИ!
– Гомер жив? – спросил у него Артем. – Что со стариком моим? Где он?
– Жив. Тебя ждет, – успокоил его Дитмар.
– Я хочу сначала его забрать.
– Предсказуемо. Поэтому к нему мы и идем. Вот что в тебе, сталкер, еще хорошо – это твоя предсказуемость. Одно удовольствие с такими людьми работать.
Караульные скрежетнули каблуками, старший выкинул руку; даже в глаза Дитмару глядеть побоялся. Стали подниматься по стесанным ступеням.
– Ты… Зачем тебе эти погоны? Ты ведь никакой не унтер, да? Кто ты?
– Я-то? Инженер человеческих душ! – подмигнул ему Дитмар. – И немного волшебник.
Переход был отдан казармам; в прошлый раз Артема с Гомером сюда не пустили. Рядами шли нары. Козыряли дневальные. Хмурился с плакатов фюрер. Свисали с потолка штандарты Железного легиона: серый кулак, черная трехпалая свастика. Громкоговорители росли из стен, как грибы, перекрикивали друг друга:
– ПУТИ НАЗАД НЕТ! И МЫ НЕ СОБИРАЕМСЯ ОТСТУПАТЬ! РАДИ ВАШЕГО, РАДИ НАШЕГО БУДУЩЕГО! РАДИ БУДУЩЕГО НАШИХ ДЕТЕЙ! РАДИ БУДУЩЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!
– На что вы рассчитываете с этим конвертиком? – Дитмар хмыкнул. – Поезд уже идет, его не остановишь, хоть на пути бросайся. Театральная будет нашей. И Площадь революции будет. Красные ничего не смогут. Им свои голодные бунты подавлять еще. Половина грибов стухла из-за этой сухой гнили. Идет как пожар.
– Кто такой Бессолов? – повторил Артем; думая: от кого Мельник станет принимать приказы?
– Понятия не имею.
– Почему тогда письмо от него важней письма от Мельникова?
– Мне не письмо от Бессолова какого-то важней, сталкер. Мне ты важней.
Кончились казармы; загромоздились укрепления, ежи, колючая проволока; зачернели пулеметы, развернутые стволами вперед – туда, куда Дитмар вел Артема; залаяли сторожевые псы, передразнивая фюрера; а потом в их рваный стих пением влился протяжный мужской стон, с которым, наверное, из какого-то человека уходила жизнь. Пушкинская, понял Артем. Дитмар вел его на Пушкинскую.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});